Лев Диакон. История (книги 1-5) (книги 6-10)

       КНИГА ШЕСТАЯ    КНИГА СЕДЬМАЯ     КНИГА ВОСЬМАЯ     КНИГА ДЕВЯТАЯ     КНИГА ДЕСЯТАЯ
       
       1. Таким образом, после уже описанного мною убийства императора Никифора, бразды правления берет в свои руки Иоанн, по прозванию Цимисхий. Уже в начале четвертой ночной стражи, на рассвете в субботу одиннадцатого декабря тринадцатого индикта шесть тысяч четыреста семьдесят восьмого года [1] по улицам города разъезжал отряд избранных воинов, провозглашая Иоанна и сыновей прежде царствовавшего Романа самодержцами ромеев [2].
       В небольшом удалении от воинов следовал Василий Ноф [3], сын императора Романа Старшего от скифянки, украшенный достоинством проедра. Никифор первый из августейших правителей ввел такое звание, чтобы почтить этого человека, который, хотя и был скопцом, отличался предприимчивостью, изобретательностью и умением применяться к различным обстоятельствам. Он участвовал в заговоре Иоанна и был очень к нему расположен. Сначала он притворялся больным, а потом и в самом деле занемог и слег в постель; узнав о ночном убийстве Никифора, он с отрядом отважных юношей пошел за упомянутыми воинами, провозглашая Иоанна августейшим императором ромеев. Затем он вернулся во дворец и стал заниматься с Иоанном государственными делами, получив от него звание паракимомена.
       Посовещавшись о принятии мер к собственной выгоде, они тут же разослали по всему городу указы и предписания, в которых под страхом отсечения головы запрещалось поднимать мятеж или совершать ограбления. Весть об этом внушила немалый страх византийцам, и никто не посмел в нарушение приказа произвести возмущение. Во время такого рода переворотов встречаются праздные из народа и неимущие, которые грабят добро и разрушают дома, а иногда и убивают соотечественников. Так было и во время провозглашения императором Никифора, но указ Иоанна предотвратил и подавил эти безрассудные устремления площадной черни [4].
       2. Во время этих событий родной брат Никифора, куропалат Лев, спал у себя дома. При известии об убиении брата ему следовало раздать на улицах свои огромные золотые сокровища, привлечь таким путем на свою сторону горожан и призвать их также к отмщению тиранам [5]. Если бы он решился на это, ему удалось бы немедленно и без пролития крови лишить Иоанна власти - ведь люди, занимавшие государственные должности, получили их от Никифора, а в Византии находилось преданное ему значительное войско. Все они присоединились бы к [куропалату Льву], если бы он отважился поднять мятеж и горячо принялся за дело. Но он помутился разумом от большого горя и даже не подумал об этом; предоставив все судьбе и силе обстоятельств, он поспешил в прославленный храм Премудрости божьей.
       Что же касается Иоанна, то он, прежде чем солнце распространило всю мощь своего сияния над землей, назначил на высшие государственные должности своих приверженцев. Он отстранил претора, друнгария флота [6], [друнгария] виглы [7], называемого ночным эпархом [8], которые были сторонниками Никифора, и приказал им вместе с их родственниками жить в своих сельских поместьях. Брата же императора Никифора, куропалата Льва, с сыном его, патрикием Никифором, он заверил в том, что их жизни не угрожает опасность, и отослал их в город Митимну, расположенный на острове Лесбосе [9]. Затем он сместил всех топархов областей [10] и поставил вместо них своих близких. Тогда же он отстранил от должности и отправил в Амасию [11] и [второго] сына куропалата Льва, патрикия Варду, который был возведен [Никифором] в достоинство дуки и находился в Халдии [12]. Таким образом, он сделал все возможное для того, чтобы пребывать в полной безопасности и спокойно заниматься делами, устранив от управления государством всех подозрительных людей; затем Цимисхий поселился во дворце. Когда он вступил на императорский престол, ему шел сорок пятый год.
       3. Что касается наружности Иоанна, то она была такова. Лицо белое, здорового цвета, волосы белокурые, надо лбом жидкие, глаза голубые, взгляд острый, нос тонкий, соразмерный, борода вверху рыжая и слишком суженная по сторонам, а внизу правильной формы и не подстриженная. Он был малого роста, но с широкой грудью и спиной; в нем таилась гигантская сила, руки обладали ловкостью и непреодолимой мощью; геройская душа [13] его была бесстрашна, непобедима и отличалась поразительной для такого маленького тела отвагой. Он один без боязни нападал на целый отряд и, перебив множество [врагов], с быстротой птицы возвращался к своему войску, целый и невредимый. В прыганье, игре в мяч, метании копья и стрельбе из лука он превосходил всех своих сверстников. Говорят, что он выстраивал в ряд четырех скакунов и, птицей мелькнув над тремя из них, садился на последнего. Он так метко направлял дротик в цель, что тот пролетал через отверстие величиной с кольцо; в этом он превосходил даже прославленного Гомером островитянина [14], стрелы которого проходили через проушины в секирах. Он клал кожаный мяч на дно стеклянной чаши и, пришпорив коня, проносился на полном скаку, ударяя по нему рукоятью копья так, что мяч подпрыгивал и устремлялся в воздух, чаша же оставалась совершенно целой и не двигалась с места. Он всех превосходил щедростью и богатством даров: всякий, кто просил у него чего-либо, никогда не уходил обманутым в своих надеждах. Он был человеколюбив и ко всем обращался с открытым сердцем и лаской, расточая, подобно пророку, елей [15] благотворительности; если бы паракимомен Василий не обуздывал его ненасытное стремление оказывать благодеяния согражданам, он очень скоро исчерпал бы всю императорскую казну на раздачи бедным. Но недостаток Иоанна состоял в том, что он сверх меры напивался на пирах и был жаден к телесным наслаждениям [16].
       4. Таким образом Иоанн, сверх всяких ожиданий, за семь дней устроил все дела управления и укрепил свою власть. Ведь обычно при больших переворотах возникают мятежи и беспорядки, а тогда, после убийства императора Никифора, народ по неизвестной мне причине молчал и соблюдал полное спокойствие; никто из телохранителей не получил даже пощечины. [Затем Иоанн] отправился в великий храм Премудрости божьей, чтобы патриарх, как положено, увенчал его императорской диадемой. Согласно обычаю, всякий вступающий на ромейский престол приближается к амвону храма, и тот, кто облечен в то время саном иерарха, благославляет его и возлагает на его голову царский венец [17]. Патриарший трон занимал тогда Полиевкт. Это был муж святой и, несмотря на свой престарелый возраст, пламенный духом. Он объявил, что не дозволит государю войти в храм, пока тот не изгонит из дворца августу и не назовет убийцу императора, кем бы таковой ни оказался; кроме того, он потребовал вернуть синоду изданную Никифором в нарушение справедливости грамоту. Дело в том, что Никифор, то ли намереваясь устранить допускаемые, по его мнению, некоторыми иерархами нарушения священных обрядов, то ли желая подчинить даже то в религии, над чем ему властвовать не полагалось, заставил иерархов составить указ, согласно которому ничего нельзя было предпринимать в церковных делах без его воли [18].
       Полиевкт предложил государю выполнить все [это]: в противном случае он не позволит ему вступить в святой храм. [Иоанн] Принял условия: он удалил августу из дворца и сослал ее на остров, называемый Прота [19], вернул синоду грамоту Никифора [20] и указал на Льва Валанта, утверждая, что он один и никто другой собственноручно умертвил императора. Только тогда Полиевкт допустил Иоанна в святой храм и венчал его, после чего тот вернулся в царские палаты, приветствуемый войском и народом [21].
       5. Установив известное спокойствие: и мир, Иоанн разделил все, чем владел раньше, на две части. Состояние его было велико: оно слагалось из того, что он унаследовал от своих предков (ведь он происходил от славнейшего рода, принадлежа по отцу к благороднейшим на Востоке [22], а по матери приходясь родственником императору Никифору), а также из императорских даров, которые переходили к нему в качестве щедрых трофеев во время войн. Одну часть {своих владений Иоанн] приказал распределить между окрестными и соседними земледельцами, а другую часть предназначил для больницы прокаженных, расположенной на другом берегу от Византия, с тем чтобы пристроить новые здания к прежним домам страдающих священной болезнью [23]. Он сделал так, что большое число больных могло пользоваться лечением, навещал [их], подходил к прокаженным, раздавал им золото и, хотя был человеком изнеженным и брезгливым, не гнушался врачевать, насколько это было возможно, их покрытые язвами и разрушенные недугом члены. Он испытывал такое сочувствие и жалость к страданиям плоти, что, встречая больных, забывал об императорском достоинстве и о гордости, рождаемой пурпурным одеянием.
       Фему Армениаки он освободил от налога, потому что был оттуда родом. Когда наступило врем? выплаты роги, которую синклит, знать и видные люди получает из рук императора, он, движимый великодушием и жаждой славы, бесплатно увеличил рогу всем, достойным награды [24].
       6. В это время овдовела, потеряв иерарха, взятая еще императором Никифором великая Антиохия на Оронте, ибо прежний ее катархонт, агарянин [25], пронзил копьем грудь благочестивого апостольского мужа, патриарха Христорора [26], ставя ему в вину почитание Спасителя Христа. Заботясь о восстановлении брачных уз [27], император Иоанн принялся со всем рвением подыскивать мужа, достойного антиохийской иерархии. Размышляя и раздумывая об этом деле, он вспомнил о Теодоре из Колонии, который с детства вел отшельническую, лишенную треволнений жизнь и тяжкими трудами укрощал свою плеть. Железные вериги, которыми он истязал свое тело, покрывал он власяным рубищем и до тех пор не снимал его, пока оно совершенно не истлевало и не обращалось в прах. Говорят, будто именно этот монах предсказал сначала Никифору, а затем Иоанну императорскую власть. Тогда он находился в Византии, и Иоанн привел его к Полиевкту. Тот вместе с бывшими в городе епископами испытал знания мужа и, найдя, что он не слишком силен в светской учености, но зато чрезвычайно опытен в священной нашей премудрости, помазал его патриархом Антиохии [28].
       Сам Полиевкт прожил лишь несколько дней после рукоположения Феодора [29]; он ушел из жизни, оставив церкви, как памятник, образ добродетели, божественной к человеческой мудрости и знаний, к которым он был весьма привержен. После того как Полиевкт, управлявший патриархией около тринадцати лет, переделился в царство блаженного покоя, Иоанн был озабочен тем, чтобы возвести на иераршеский трон мужа, превосходящего всех добродетелями и безупречным поведением. С этой целью он созвал во дворец на следующий день епископов и синклит и обратился к ним с такой речью:
       7. "Я признаю лишь одну наивысшую и главенствующую силу, которая вызвала из небытия к бытию все благолепие видимого и невидимого мира. Мне известны, однако, две власти в сей жизни, в насущном земном пространстве: священство и царство [30]; одной из них создатель поручил заботиться о душах, а другой - управлять телами людей, с тем чтобы ни одна из сторон не пострадала, но оставались они целыми и невредимыми. И теперь, когда глава церкви отдал долг природе, надлежит всевидящему оку, которое распознает дела человеческие еще до того, как они задуманы, определить для священной должности среди всех людей наиболее достойного мужа. И вот я возвожу [31] на церковный престол человека, издавна мною испытанного и прославленного всяческими добродетелями, которому Бог даровал способность предвидеть будущее: пусть не проводит сей человек свою жизнь в тени. Его божественное пророчество предрекло мне многое из будущего, которое и свершилось в свое время".
       Произнеся сии слова, император вывел на середину отшельника Василия, который с детства избрал монашеский образ жизни и беспрестанно выказывал подвиги тяжкого труда своего на вершинах Олимпа [32]. Иоанн повелел ему идти в патриарший дворец [33], а на следующий день (как раз отмечалось то воскресенье, когда святые отцы укрепили православную веру в почитании божественных икон [34]) Василий принял помазание на первосвященство и был провозглашен вселенским патриархом [35].
       8. Многими тревогами был волнуем дух императора Иоанна; перед ним лежали три пути, и он не знал, какой из них избрать, чтобы не уклониться от верного направления. Недостаток съестных припасов и повсюду распространившийся голод уже третий год пожирали ромейскую державу; угрожало ничего хорошего не предвещавшее нашествие росов [36]; карфагеняне и арабы намеревались напасть на только что покоренную ромеями сирийскую Антиохию [37]. Что касается непреодолимого зла - голода, то [Иоанн] быстрым подвозом припасов из всех гаваней предусмотрительно пресек влияние этого бедствия. Нашествие агарян он остановил при помощи восточного войска под начальством патрикия Николая [38], который, будучи придворным евнухом государя, приобрел многими стараниями опытность в военном деле.
       А с катархонтом войска росов, Сфендославом, он решил вести переговоры. И вот [Иоанн] отрядил к нему послов с требованием, чтобы он, получив обещанную императором Никифором за набег на мисян награду [39], удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору [40], покинув Мисию, которая принадлежит ромеям [41] и издавна считается частью Македонии [42]. Ибо говорят, что мисяне, отселившись от северных котрагов [43], хазаров [44] и хунавов [45], покинули родные места и, бродя по Европе, захватили во времена правившего тогда ромеями Константина, называемого Погонатом [46], эту [область] и поселились в ней; по имени своего родоначальника [47] Булгара страну стали именовать Булгарией [48].
       9. Существует о них еще и другая история, примерно следующего содержания. Когда Леонтий [49] отрезал нос императору ромеев Юстиниану [50] и сослал его в Херсон [51], тот, изловчившись, бежал оттуда к Меотиде [52] и склонил на свою сторону народ мисян [53], пообещав им большую награду, если они вернут ему власть. [Мисяне] последовали за [Юстинианом] и, когда он снова вступил на престол, получили от него область в той части Македонии, которую обтекает Истр [54]. Они переселились туда и, будучи всегда воинственно настроенными, вторгались в пределы Фракии, наносили большой ущерб ромеям и уводили людей в рабство. Однако и ромеи выступали против них [55], а так как [мисяне] не могли устоять против отваги [ромеев], они скрывались в лесных засадах и побеждали их в неудобных для сражения местах. С того времени произошло много битв, в которых погибли' доблестные полководцы, и древний император Никифор [56] тоже был убит мисянами, только Константин Копроним [57] победил мисян, а вслед за ним - его внук Константин, сын императрицы Ирины [58], и уже в наше время император Иоанн покорил их города. История не сохранила упоминаний о ком-либо ином из ромеев, победившем мисян на их земле [59]. Но довольно [писать] о них.
       10. Сфендослав очень гордился своими победами над мисянами; он уже прочно овладел их страной [60] и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью: говорят, что, с бою взяв Филиппополь [61], он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей [62] и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность. Ромейским послам [Сфендослав] ответил надменно и дерзко: "Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию [63], а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами".
       Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать следующее: "Мы верим в то, что провидение управляет вселенной, и исповедуем все христианские законы; поэтому мы считаем, что не должны сами разрушать доставшийся нам от отцов неоскверненным и благодаря споспеществованию Бога неколебимый мир [64]. Вот почему мы настоятельно убеждаем и советуем вам, как друзьям, тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира. Пусть наш ответ не покажется вам дерзким; мы уповаем на бессмертного Бога-Христа: если вы сами не уйдете из страны, то мы изгоним вас из нее против вашей воли. Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Ингоря [65], который, презрев клятвенный договор [66] приплыл к столице нашей с огромным войском на 10 тысячах судов [67], а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды [68]. Не упоминаю я уж о его [дальнейшей] жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев [69], он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя, - ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец [70] не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи".
       Это послание рассердило Сфендослава, и он, охваченный варварским бешенством и безумием, послал такой ответ: "Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну - мы сами разобьем вскоре свои шатры у ворот Византия [71] и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих [72], а мужи крови [73], которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами".
       11. Получив известие об этих безумных речах, император решил незамедлительно со всем усердием готовиться к войне, дабы предупредить нашествие [Сфендослава] и преградить ему доступ к столице. Он тут же набрал отряд из храбрых и отважных мужей, назвал их "бессмертными" [74] и приказал находиться при нем. Затем он [повелел] магистру Варде, прозванному Склиром [75], родному брату покойной жены его Марии [76], мужу предприимчивому и необыкновенно храброму, а также патрикию Петру, которого император Никифор за присущее ему мужество и за славные воинские подвиги назначил стратопедархом (рассказывают, что во время набега скифов на Фракию, когда Петру, несмотря на то что он был скопцом, случилось выступить со своим отрядом против них в битве, в промежуток между рядами выехал на коне вождь скифов, муж огромного роста, надежно защищенный панцирем, и, потрясая длинным копьем, стал вызывать желающего выступить против него; тогда Петр, преисполненный сверх ожиданий храбрости и отваги, мощно развернулся и с такой силой направил обеими руками копье в грудь скифа, что острие пронзило тело насквозь и вышло из спины; не смогла защитить великана кольчужная броня, и он, не издав ни звука, распростерся на земле, а скифы, пораженные необычным, удивительным зрелищем, обратились в бегство [77]), - вот этим-то [двум] военачальникам император и приказал собрать войско и отправиться в близ" лежащие и пограничные с Мисией земли. Они получили повеление провести там зиму [78], упражняя воинов и объезжая страну, чтоб" она не потерпела никакого вреда от скифских набегов. Было также предписано посылать по бивуакам и [занятым] врагами областям переодетых в скифское платье, владеющих обоими языкам" людей [79], чтобы они узнавали о намерениях неприятеля и сообщали о них затем императору. Получив такие приказания от государя, [военачальники] вступают в Европу.
       12. Узнав о походе [ромеев], тавроскифы отделили от своего войска одну часть, присоединили к ней большое число гуннов [80] и мисян и отправили их против ромеев [81]. Как только магистр Варда, который всегда был мужем доблестным и решительным, а в то время особенно пламенел гневом и страстной отвагой, узнал о нападении врагов, он собрал вокруг себя отряд отборных воинов и спешно выступил на битву; позвав Иоанна Алакаса [82], он послал его в разведку с поручением осмотреть [войско] скифов, разузнать их численность, место, на котором они расположились, а также чем они заняты. Все эти сведения [Иоанн] должен был как можно скорее прислать ему, чтобы он мог подготовить и выстроить воинов для сражения.
       Иоанн с отборными всадниками быстро прискакал к [лагерю] скифов; на следующий день он отрядил [воина] к магистру, убеждая его прибыть со всем войском, так как скифы расположились невдалеке, очень близко. Услышав это известие, [Варда] разделил фалангу на три части и одной из них приказал следовать прямо за ним в центре, а двум другим - скрыться в стороне, в лесах, и выскочить из засады, как только они услышат трубный звук, призывающий к бою [83]. Отдав эти распоряжения лохагам, он устремился прямо на скифов. Завязалась горячая битва, вражеское войско значительно превосходило своим числом [войско ромеев] - у них было больше тридцати тысяч, а у магистра, считая вместе с теми, которые расположились в засаде, не более десяти тысяч [84]. Уже шло сражение, и с обеих сторон гибли храбрейшие воины, И тут, говорят, какой-то скиф, кичась своей силой и могучестью тела, вырвался вперед из окружавшей его фаланги всадников, подскакал к Варде и ударил его мечом по шлему. Но удар был неудачным: лезвие меча, ударившись о твердь шлема, согнулось и соскользнуло в сторону. Тогда патрикий Константин [85], брат Варды, юноша, у которого едва пробивался пушок на подбородке, но который был огромного роста и непобедимой, непреодолимой силы, извлек меч и набросился на скифа. Тот устрашился натиска Константина и уклонился от удара, откинувшись на круп лошади. Удар пришелся по шее коня, и голова его отлетела в сторону; скиф же рухнул вместе с конем на землю и был заколот Константином.
       13. Так как [успех] битвы склонялся то в пользу одного, то в пользу другого войска и непостоянство счастья переходило бесперечь с одной стороны на другую, Варда приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. По сему знаку поднялась спрятанная в засаде фаланга и устремилась на скифов с тыла [86]: охваченные страхом, они стали склоняться к бегству. Однако в то время, когда отступление еще только началось, какой-то знатный скиф, превосходивший прочих воинов большим ростом и блеском доспехов, двигаясь по пространству между двумя войсками, стал возбуждать в своих соратниках мужество. К нему подскакал Варда Склир и так ударил его по голове, что меч проник до пояса; шлем не мог защитить скифа, панцирь не выдержал силы руки и разящего действия меча. Тот свалился на землю, разрубленный надвое; ромеи приободрились и огласили воздух радостными криками. Скифы пришли в ужас от этого поразительного, сверхъестественного удара; они завопили, сломали свой строй и обратились в бегство. До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли. Говорят, что в этой битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и еще больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч [87]. Вот как закончилось это сражение между скифами и ромеями [88].
       А император Иоанн торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу [89]. Он приказал им провести зиму в областях Фракии и Македонии, ежедневно упражняясь во владении оружием, чтобы не оказаться неспособными к предстоящим боям и не быть разбитыми неприятелем. [Он повелел им], чтобы они дожидались весны [90], - когда же весна рассеет зимнее ненастье и лик земли окончательно прояснится, он сам прибудет к ним, ведя за собой войска свои, и со всеми силами обрушится на тавроскифов.

     КНИГА ШЕСТАЯ      КНИГА СЕДЬАЯ     КНИГА ВОСЬМАЯ     КНИГА ДЕВЯТАЯ     КНИГА ДЕСЯТАЯ
       
       1. Пока государь Иоанн был занят подготовкой [к войне] с росами, дука Варда, сын куропалата Льва и племянник императора Никифора, тайно склонившись к перевороту, убежал из Амасии, куда он был сослан. Помощниками его в этом деле были братья, патрикии Феодор, Варда и Никифор; по Парсакуте [1], месту своего рождения, они были прозваны Парсакутинами [2]; дуке Варде они приходились двоюродными братьями. В глухую ночь Варда тайком покинул Амасию и, все время меняя заранее подготовленных лошадей, прибыл в Кесарию Каппадокийскую. Пробыв там несколько дней, он собрал вокруг себя множество отчаянных, склонных примкнуть к восстанию людей, ведь каждый день стекались к нему сородичи и находящиеся с ним в общении лица [3], ибо тогда было в обычае проявлять чрезмерную радость во время переворотов [4], - людей прельщали надежды на призрачную славу, почетные звания и раздачи денег. Апостасии [5] придавали мощь, со всем рвением собирая воинов, упомянутые уже Парсакутины и Симеон, земледелец, промышлявший возделыванием винограда и прозванный ввиду этого Ампелом [6]; человек низкого, незнатного происхождения, он мужеством и силой рук своих не уступал никому из прославленных могуществом и доблестью мужей.
       Когда Варда увидел, что вокруг него собралось довольно большое ополчение, которое может образовать несокрушимый строй и сражаться лицом к лицу с неприятелем, он сбросил черную обувь и тут же надел красную; мятежники открыто объявили его императором ромеев. Он обещал оделить всех деньгами, раздавал почетные звания, утверждал таксиархов, стратигов и другие военные должности, которые государь всегда щедро предлагает своим приближенным. К мятежу был причастен и куропалат Лев, отец Варды, который находился в заключении на острове Лесбосе. Через Стефана, епископа Авидоса, он обещал македонцам [7] деньги и почести, убеждая их принять его, когда он убежит с острова, восстать против Иоанна и помочь ему свергнуть его с престола.
       2. Известие об этом мятеже, как и следовало ожидать, взволновало императора; он немедленно удалил епископа Стефана из Авидоса и предал его на суд в дикастирию [8]. Когда Стефан был уличен в преступлении и были раскрыты все его замыслы, [император] отправил дело в синод епископов, чтобы [Стефана] лишили священнического сана. А Льва - куропалата и сына его Никифора, которые по решению судей были приговорены к смерти, император, движимый человеколюбием, не велел казнить; он ослепил их обоих [9] и сослал на остров Лесбос. Вот как кончилась попытка куропалата Льва переправиться в Европу: сам он был подвергнут страшной каре, а многие друзья его, принимавшие участие в заговоре, направленном на свержение императора, лишились богатств и домов.
       Что же касается Варды, то он, однажды склонившись к тирании, неотступно придерживался этого намерения; он гордился множеством людей, собравшихся вокруг него, чванился своими фалангами и мечтал о том, что вот-вот завладеет императорским троном. Продвигаясь по Азии, он уничтожал огнем жилища непокорных и делал их добычею мисян. Государь написал ему следующее: "Мы узнали о мятеже, который начался недавно на Востоке, и считаем, что это не столько дело твоего разумения, сколько следствие безумия и варварского нрава твоих сообщников. Всем существом их овладело внезапное помешательство, и они не побоялись подвергнуть себя большой опасности; ведь им известно, что затеявшим мятеж и дерзко поднявшим руку на самих ромейских самодержцев не будет никакого оправдания и пощады, когда они будут побеждены в битве, выданы нам и подвергнуты наказанию. Но мы страшимся осквернить землю кровью сограждан" Если мы выступим с оружием против мятежников, то они - да поможет нам в том Бог! - погибнут жалким образом. Кто будет настолько тверд, чтобы сопротивляться силе нашего натиска, кто не проникнется тотчас же ужасом и не обратится в бегство? Итак, мы советуем вам предпочесть спасение гибели и, пока еще возможно снисхождение, бросить оружие, склонившись перед нашим императорским могуществом, которое - Бог свидетель - оставляет безнаказанной столь великую вашу дерзость и дарует вам прощение и помилование. Все владения ваши сохранятся в целости и неприкосновенности. Мы советуем вам очнуться, наконец, от гибельного опьянения и незамедлительно воспользоваться предлагаемым нами спасением. Если же вы будете продолжать тщетные попытки добиться тирании, то вы пожалеете о своем безрассудстве тогда, когда вас осудят по закону и предадут смертной казни".
       3. Получив это послание, Варда Фока не счел императора достойным письменного ответа, но разразился руганью, обозвал его нечестивым злодеем, гнусным убийцей своих родственников и потребовал, чтобы он отрекся от узурпированной власти. "Не ему, - сказал [Фока], - а мне принадлежит верховная власть; я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя - императором. Он не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол [государя], как жертву, на разостланной среди пола постели, а отца моего и любимого брата подверг страшным мукам и по какому-то неясному и недоказанному обвинению лишил их сладчайшего света. Справедливость побуждает меня отомстить за все это: я всемерно воздам ему за кровь близких, за то, что он замыслил погубить славный, доблестный род".
       Узнав об этих безумных словах и уверившись в том, что [Фока] вместе со следующими за ним сообщниками неизлечимо болен жестоким и бесчеловечным стремлением к грабежам и убийствам, император Иоанн решил не медлить и не придаваться более беспечности, не допускать того, чтобы сборище мятежника, воспользовавшись его бездеятельностью, разрушало города и укреплялось в своем неистовстве; он вознамерился, когда представится возможность, дать бой, используя все силы, и отразить разбойников. Он вызвал к себе Варду, прозванного Склиром, мужа необыкновенно храброго и предприимчивого, бывшего магистром и начальником войск Фракии, храбро отразившего яростный натиск росов на ромеев. Сестра его Мария, достигшая великой славы своей красотой и целомудрием, была женою Иоанна, но незадолго перед тем ее сразила жестокая смерть. Вызвав к себе Варду, поскольку он недавно одержал уже описанную мною победу над скифами и обратил их в бегство, император Иоанн назначил его стратилатом [10] похода против мятежников и отправил в Азию. Он приказал ему, насколько возможно, не осквернять землю кровью соотечествеников, если не будет на то крайней необходимости, привлекать к себе сообщников изменника обещаниями почестей, раздачею денег и уверениями в полном прощении. Он вручил ему скрепленные золотыми императорскими печатями грамоты, в которых были обозначены достоинства таксиархов, стратигов и патрикиев. Этими [грамотами] он приказал награждать тех, которые откажутся от своих заблуждений, отрекутся от самовластного тирана и склонятся к покорности императору.
       Перейдя Босфор и достигнув Дорилея [11], стратилат Склир созвал туда войско, выстроил его в фалангу и стал проводить с ним ежедневные упражнения. Когда он увидел, что к нему собралось достаточное число воинов для того, чтобы при случае сразиться в открытом бою с врагами, он послал дуке Варде, который приходился ему свояком (сестра Фоки [12] была женой брата Склира, патрикия Константина), следующее письмо [13].
       4. "Сомнительное и крайне опасное дело ты затеял, дерзко восстав против властителей, замыслив губительную тиранию, подняв оружие против соотечественников и осквернив здания священных храмов разбоем неистовых мятежников. Ты жестоко обманулся, патрикий, разбудив спящего льва, непобедимого самодержца. Ты ведь знаешь, что когда он появляется в битвах, одна только слава его имени обращает в бегство многочисленные войска. Как же мог ты поддаться уговорам бесчестных людей и попасть в такую западню? Послушай же, если хочешь, меня, как свойственника и друга, желающего тебе добра: отступись от злой тирании и, вымолив прощение вины, спаси свою жизнь. Я сам тебе обещаю, что не только ты не испытаешь жестокости властителя или кого-либо другого, но и безрассудство находящегося под твоим начальством отряда останется безнаказанным. Не вооружай против себя царского гнева, беспощадного к тем, которые не желают быть благоразумными. Одумайся наконец, не отвергая последней надежды, и, пока еще возможно милосердие, прими то, что ты будешь, горько оплакивая свою судьбу и упрекая себя в неразумии, просить впоследствии, но не получишь".
       Постигнув содержание письма, Варда Фока ответил так: "Прекрасная, чудодейственная сила наставления мне известна - я сам читал книги древних [14], - но думаю, что это наставление может помочь лишь тогда, когда этому способствуют обстоятельства. А перед лицом чрезвычайной опасности, когда беды достигают крайней степени, наставление, как мне кажется, не имеет никакого значения. Когда я вспоминаю о том, сколько бедствий причинил бесчестный злодей Иоанн моему роду, как безжалостно он убил спящего льва - императора, моего дядю и своего благодетеля, как он без причины отправил меня в ссылку и без всякой вины жестоким, нечеловеческим образом ослепил моего отца и брата, - жизнь становится мне не в жизнь. Итак, не склоняй меня понапрасну к тому, чтобы я вручил свою жизнь в руки оскверненного злодеяниями врага. Ты меня никак не убедишь; я докажу, что я настоящий муж и, препоясавшись мечом, буду биться за погибших [членов] моего рода. Когда судьба колеблется между двумя крайностями, то одна из них во всяком случае неизбежна: либо я достигну царственного величия и сполна отомщу убийцам, либо доблестно стерплю свой жребий, приняв смерть от гнусного, бесчестного тирана".
       5. Получив это письмо и убедившись в том, что никакими советами нельзя воздействовать на человека, которого дерзость ввергла в безумие, Варда Склир разбил войско на отряды и подразделения и пошел на Дипотам [15]. Прибыв туда, он тотчас же послал в лагерь Варды Фоки переодетых нищими [16] лазутчиков, чтобы те объявили начальникам войска, что император обещает простить их дерзкий замысел, и сверх того сообщили, что если они не порвут с мятежником и не примирятся с государем, то стратилат не преминет выступить против них со всем войском " обойдется с ними, как с врагами. Услышав это и сообразив, что для них выгоднее предпочесть предлагаемые императором почести напрасной борьбе за сомнительную удачу, они с наступлением ночи покинули сообщество Фоки и перебежали к стратилату. Главными среди них были патрикий Андралест [17], двоюродный брат Фоки, и Симеон Ампел.
       Узнав о том, что они внезапно отступились от него и бежали, Варда, как и следовало ожидать, вознегодовал. Он стал умолять оставшихся, призывая в свидетели и хранители их клятвы Бога, не предавать его, сражаться изо всех сил и содействовать ему, столь ужасно пострадавшему. Склир, - говорил он, - не устоит против них в открытом бою, если они будут нападать, отбросив малодушие и нерешительность. Так он упрашивал и заклинал их, но они тем не менее покидали тайком лагерь и перебегали к стратилату Склиру [18].
       Передают, что глубокой ночью, сломленный бегством сообщников, потерявший сон и охваченный печалью, Фока возносил мольбы к Богу, возглашая стих Давида: "Суди, Господи, обижающих меня" [19]. Вдруг ушей его достиг прозвучавший в воздухе голос, запрещающий ему продолжать пение псалма, потому что стратилат Варда уже произнес против него те же слова. После того как он услышал этот голос трижды, изумленный чудесным прорицанием, охваченный ужасом. Фока поднялся с ложа и стал дожидаться рассвета [20].
       6. Когда уже полностью рассвело, он вскочил на коня и, объезжая войско, остановил взгляд на своей обуви. Тут он увидал нечто странное - сапоги показались ему не красными, а совершенно черными. Он стал расспрашивать своих людей, как это они ошиблись и вместо царской обуви подали ему обыкновенную. Те отвечали, что сапоги пурпурные и посоветовали ему присмотреться к ним получше. Он снова бросил взгляд на них и увидел, что они красные, какими были прежде. Фока понял, что и это второе чудесное предзнаменование не сулит ему добра. Он видел также, что войско не согласно с ним и выходит из повиновения, и решил любым способом спасти свою жизнь.
       Итак, Фока с тремястами наиболее близких к нему, отлично вооруженных воинов выступил в полночь тайком из лагеря и пошел по дороге, ведущей в крепость Тиранов [21], именуемую Антигус. Эту крепость он, боясь превратности судьбы, уже давно укрепил, снабдил хлебом и другими съестными припасами. Место, где распалось войско Варды Фоки, издавна называется Вардаэттой [22].
       Как только стратилат Варда [Склир] узнал о бегстве Фоки, он с несколькими отборными всадниками пустился в погоню; ему не удалось настигнуть Фоку, и тот спасся в крепости. Но всех захваченных в плен сообщников Фоки он ослепил - таково было приказание [самого] императора. Говорят, что место, где страдальцы претерпели такое несчастье, называется Тифловивария [23]. Меня удивляет, что древние, как бы движимые вдохновением, давали местам подходящие и соответствующие будущим событиям названия. Ведь, когда был безжалостно ослеплен Лев Фока, дядя отца Варды [24], то место, где была совершена эта кара, назвали Оилеон, что звучит на деревенский лад - Голеон [25]. Так что места казней издавна приобретают такого рода названия. Быть может, не будет лишним рассказать здесь попутно, как был ослеплен Лев.
       7. Когда император Лев [26], заболев тяжелым недугом, переселился из этой жизни и вслед за ним последовал брат его Александр [27], то престол ромейский, перешедший к малолетнему сыну Льва Константину [28] и к августейшей Зое29, заколебался. Этим воспользовался вождь мисян Симеон [30], муж отважный и Яростный в битве, уже давно неукротимо пылавший желанием пойти войною на ромеев. Не переставая разорять Македонию и Фракию, он, одержимый природным и вообще присущим скифам безумием, повелел ромеям провозгласить его своим самодержцем [31]. Ромеи же, не стерпев открытой наглости и заносчивости скифа, решили двинуться против него с оружием. Итак, они назначили начальником войска и объявили доместиком схол Льва Фоку, который в то время выделялся среди других военачальников своей храбростью и победами, а командование огненосными кораблями поручили Роману (назначенный на эту должность называется друнгарием морского флота). Они были посланы против мисян с тем, чтобы один напал на них с суши, а другой с моря. Передают, что, совершив переход и достигнув Мисии, Лев яростно устремился в бой и перебил бесчисленное множество врагов. Вследствие этого Симеон очутился в крайнем затруднении: он не знал, что ему делать, как укрыться от столь смелого и непобедимого мужа. Все мисяне уже изнемогли в битве и обратились в бегство, но тут один из телохранителей Льва принес ему, как говорят, известие, что друнгарий Роман распустил паруса, повернулся кормою к ветру и отплыл в Византии, намереваясь захватить власть. Это ужасное известие поразило [Льва], он сломал строй, обратился спиной к мисянам и поспешил в столицу, надеясь, что ему удастся опередить приплытие Романа и самому завладеть властью над ромеями [32].
       Увидев это беспричинное, странное бегство ромеев. Симеон якобы заподозрил вначале хитрость, подумав, что мисян ожидает гибель, если они станут их преследовать; однако затем, убедившись в том, что они бегут изо всех сил, устремился вслед за ними и немилосердно истребил бесчисленное их множество. И теперь еще видны кучи костей у Анхиала, где было тогда бесславно перерезано бегущее войско ромеев [33]. Что же касается Льва, то он не прибыл вовремя в Византии и обманулся в своих надеждах:
       Роман успел захватить царский дворец и был провозглашен василеопатором [34]. Тогда Лев переправился через Авидос в Азию и разжег апостасию; он причинил множество бед Роману и государству, устраивая набеги, перехватывая ежегодные налоги и подчиняя себе тех, кто ему сопротивлялся. Но когда с течением времени разбойничья шайка [Льва] рассеялась, его коварные замыслы повернулись против него самого - он обратился в бегство, был схвачен и безжалостно ослеплен [35].
       8. Так обстояло дело [с мятежом Льва]. Что же касается [Варды] Фоки, то он спешил тогда в крепость и находился позади своего войска. Вдруг какой-то самоуверенный смельчак [36] из преследовавших подскакал к нему на коне, разразился угрозами, замахнулся мечом и хотел его ударить. Фока стал его просить, чтобы он удалился, сжалившись над его бедственным положением. "Ты ведь смертей, - сказал он ему, - ты должен иметь в виду изменчивость и ненадежность судьбы: не следует тебе усугублять страдания злополучного мужа; достаточно бедствий его окружают, они привели к такому несчастью, что на бывшего начальника ромейского войска смотрят теперь, как на беглеца". Но тот не обращал внимания на эти слова и придвигался все ближе, намереваясь поразить [Фоку]. Тогда Варда схватил висевшую у него сбоку палицу и, внезапно повернувшись, обрушил ее на шлем нападающего: палица, пройдя сквозь шлем, раздробила череп, и смельчак, не издав ни звука, упал на землю. Таким образом, Фока невредимым достиг крепости.
       Варда [Склир], стратилат и магистр, осадил крепость и стал убеждать Варду Фоку испросить милость у властителя и немедленно покинуть укрепление. Фока был совершенно беспомощен и испытывал крайнюю нужду; поэтому, он, хорошенько поразмыслив и взвесив все обстоятельства, решил положиться на судьбу и подчиниться властителям, если будет дарована пощада ему и его близким. Он потребовал уверения в том, что ему не сделают ничего худого. Склир дал ему такое обещание, и он тотчас же вышел из крепости вместе с женою и детьми. [Склир] принял их, приставил к ним охрану, не причинив им никакого вреда, и доложил о заключенном условии императору, спрашивая, как надлежит ему поступить. Император Иоанн приказал постричь Варду Фоку в монахи и сослать вместе с женой и детьми на остров Хиос, а Склиру набрать воинов, переправиться через Геллеспонт в Европу и провести зиму в расположенных там зимних укреплениях. [Император писал, что] с наступлением весны [37] он сам со своей гвардией выступит против скифов, так как не может более сносить их необузданную наглость.
       9. Я уже рассказал, что стратилат Варда [Склир] был послан императором против только что возникшего мятежа Варды Фоки из Европы в Азию. Узнав об этом, [скифы] совершали внезапные набеги, беспощадно разоряли и опустошали Македонию, причиняя тем самым ромеям огромный вред. Магистр Иоанн, по прозванию Куркуас [38], которому было доверено находившееся там войско, предавался сверх меры бездействию и пьянству, проявляя неопытность и неумелость в управлении делами; поэтому помыслы росов и исполнились своевольной дерзостью. Государь не выносил их надменной наглости и явных обид, ему наносимых; он поспешил сразиться с ними в открытом бою, чтобы всеми силами поражать и оттеснять их. Для этого он приказал снарядить огненосные триеры и отправил на продовольственных судах в Адрианополь [39] много хлеба и корма для вьючных животных, а также достаточное количество оружия для войска, чтобы ромеи во время сражения не испытывали ни в чем недостатка.
       Пока шли эти приготовления, Иоанн женился на дочери императора Константина Багрянородного Феодоре, которая не слишком выделялась красотой и стройностью, но целомудрием и всякого рода добродетелями, без сомнения, превосходила всех женщин. Торжество бракосочетания состоялось в ноябре месяце, на втором году правления Иоанна [40]. Народ был охвачен несказанной радостью, потому что государь мягко и справедливо управлял подданными. Особенно удивляло в Иоанне то, что он, будучи от природы исполнен величия и высокомерия, проявлял благосклонность и снисходительность к подданным и щедро оделял нуждающихся. Так он провел тогда в Византии зиму, увеселял народ дружественным угощением и состязаниями в театре. Ожидая весны, он ежедневно обучал находившееся при нем войско умению передвигаться в полном вооружении во всех направлениях и упражнял его в различных военных приемах, придуманных самыми доблестными мужами для сражений.

     КНИГА ШЕСТАЯ     КНИГАСЕДЬАЯ      КНИГА ВОСЬАЯ     КНИГА ДЕВЯТАЯ     КНИГА ДЕСЯТАЯ
       
       1. Как только ясная весна сменила мрачную зиму, император тотчас поднял крестное знамя и стал спешить [с походом] против тавроскифов. Прямо из. дворца он отправился помолиться Богу во всеми почитаемый храм Христа Спасителя, находящийся в Халке [1]. Увидев, что место для молящихся очень узко, ибо там едва могут поместиться пятнадцать человек, а вход извилист, неудобен и походит на витой лабиринт или убежище, [Иоанн] тотчас же приказал перестроить храм от самого основания, расширить и сделать более светлым. Он сам обозначил очертания стен; некое вдохновение внушило ему это усердие и распорядительность, и храм достиг такой красоты и величия, которые присущи ему теперь. [Выступив] оттуда, он пришел в знаменитый святой храм божественной Премудрости и стал молиться о ниспослании ангела, который бы двигался впереди войска и руководил походом; затем при пении гимнов он направился в славный храм богоматери, расположенный во Влахернах [2]. Вознеся надлежащим образом мольбы к Богу, он поднялся в находившийся там дворец [3], чтобы посмотреть на огненосные триеры. Они колыхались, расставленные рядами, в заливе Босфора [4], там, где удобная и надежная пристань для грузовых кораблей простирается, плавно изгибаясь, до моста и реки, которая за мостом впадает в море [5].
       Полюбовавшись искусным плаванием кораблей в боевом строю и показательным сражением между ними (было их вместе с ладьями и челнами, которые теперь в народе называются галеями и монериями [6], более трехсот), император наградил гребцов и воинов деньгами и послал их на Истр для охраны речного пути,- чтобы скифы не могли уплыть на родину и на Киммерийский Боспор в том случае, если они будут обращены в бегство. Говорят, что Истр - одна из рек, вытекающих из Эдема, и что название ее Фисон. Начинаясь на востоке, она, по неизъяснимой мудрости Сездателя, скрывается под землей, а затем бьет ключом из Кельтских гор, описывает извилистую линию по Европе и впадает, разделяясь на пять устьев, в Понт, называемый Евксинским. Некоторые же считают, что Фисон - река, пересекающая Индийскую землю; обычно эту реку называют Гангом; близ нее добывают камень смарагд [7].
       2. Таким образом, корабли достигли Истра. Тем временем самодержец [Иоанн] выступил из Византия и прибыл со всем войском в Адрианополь. Рассказывают, что этот город заложил, остановившись в своих странствиях после убиения собственной матери Клитемнестры, сын Агамемнона Орест, поэтому ранее он назывался Орестиадой [8]. Впоследствии император Адриан, ведя войну со скифами [9], был восхищен [прекрасным] расположением города; он укрепил его прочными стенами и назвал Адрианополем [10]. Прибыв туда, император Иоанн узнал от лазутчиков, что ведущие в Мисию непроходимые, узкие тропы, называемые клисурами [11], потому что они как бы заперты со всех сторон, не охраняются скифами. Собрав лохагов и таксиархов, он произнес следующую речь: "Я думал, соратники, что скифы, уже давно ожидая нашего прихода, не пожалели усилий для заграждения изгородями и валами наиболее опасных, узких и трудно проходимых мест на тропах, чтобы нам нелегко было продвигаться вперед. Но так как их обмануло приближение святой пасхи [12], они не преградили дороги, не закрыли нам пути, полагая, что мы не откажемся от блестящих одежд, от торжественных шествий, пиршеств и зрелищ, которыми знаменуют дни великого праздника, ради тяжких невзгод войны [13]. Мне кажется, что мы поступим наилучшим образом, если сейчас же воспользуемся благоприятным случаем, вооружимся и как можно скорее переправимся по узкой дороге, покуда тавроскифы не узнали о нашем прибытии и не навязали бой в горных проходах. Если мы, опередив [скифов], пройдем опасные места и неожиданно нападем на них, то, я думаю, - да поможет нам Бог! - с первого же приступа овладеем городом Преславой [14], столицей мисян, а затем, двинувшись [вперед], легко обуздаем безумие росов".
       3. Такова была речь императора. Стратигам и таксиархам слова его показались неуместными и чрезмерно смелыми, а предложение провести ромейское войско по ущельям и крутым теснинам в чужую [страну] - легкомысленной, опрометчивой дерзостью, доходящей до безумия. Они довольно долго молчали, и разгневанный император заговорил снова: "Я и сам знаю, что неосторожность и своевольная дерзость в сражениях приводят обычно к величайшей опасности и непоправимой беде: ведь я [всю жизнь] с самой юности провел в битвах, одержал, как вы знаете, много побед и достиг большой славы. Но если счастье наше поставлено на лезвие бритвы [15] и [судьба] не дает нам возможности поступать по своему разумению, нам следует действовать решительно и как можно лучше использовать обстоятельства. Я думаю, что вы, умудренные большим опытом превратностей и непостоянства военных успехов, согласитесь со мной. Итак, если вы верите в то, что я советую наилучшее, то, пока скифы еще бездействуют и не догадываются о нашем приходе, воспользуемся удобным случаем. Победа ожидает нас после того, как мы пройдем через горные проходы. Но если они обнаружат наше намерение перейти теснины, и выстроят там свое войско против нас, дело не кончится добром, нас будет тогда ожидать ужасное бедствие, положение наше станет безвыходным. Приободритесь же духом, вспомните, что вы ромеи [16], которые своим оружием обращали прежде в бегство любого врага! Следуйте за мной как можно быстрее и покажите на деле свою отвагу!"
       4. Сказав так, Иоанн, прекрасно вооруженный, вскочил на быстрого благородного коня, вскинул на плечо длинное копье и двинулся в путь. Впереди него двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся "бессмертными", а сзади - около пятнадцати тысяч отборнейших гоплитов и тринадцать тысяч всадников [17]. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию; оно медленно двигалось позади вместе с обозом, везя осадные и другие машины. Когда они вопреки всякому ожиданию прошли опасные гористые места, император прервал напряженный марш, дал отдых всему пешему и конному войску, расположив его на неприступном холме, с одной стороны которого протекала река, обещавшая изобилие воды.
       Когда настал рассвет следующего дня, он поднял войско, выстроил его в глубокие фаланги и, приказав беспрестанно трубить военный клич, стучать в кимвалы и бить в тимпаны [18], выступил на Преславу. Поднялся невообразимый шум: эхом отдавался в соседних горах гул тимпанов, звенело оружие, ржали кони и [громко] кричали люди, подбадривая друг друга, как всегда бывает перед битвой. Тавроскифы, увидев приближение умело продвигающегося войска, были поражены неожиданностью [19]; их охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными. Но все же они поспешно схватились за оружие, покрыли плечи щитами (щиты у них прочны и для большей безопасности достигают ног [20]), выстроились в грозный боевой порядок, выступили на ровное поле перед городом и, рыча наподобие зверей, испуская странные, непонятные возгласы, бросились на ромеев. Ромеи столкнулись с ними и храбро сражались, совершая удивительные подвиги: однако ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Тогда государь приказывает "бессмертным" стремительно напасть на левое крыло скифов; "бессмертные", выставив вперед копья и сильно пришпорив коней, бросились на врагов. Скифы [всегда] сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле [21]. Поэтому они не выдержали натиска ромейских копий, обратились в бегство и запёрлись в стенах города. Ромеи преследовали их и беспощадно убивали. Рассказывают, будто во время этого наступления [ромеев] погибло восемь тысяч пятьсот скифов [22].
       5. Оставшиеся в живых спрятались в крепости и, яростно сопротивляясь, метали сверху со стен копья и стрелы. Говорят, что в Преславе находился и патрикий Калокир, который, как я уже сообщил в свое время, двинул войско росов на мисян. Узнав о прибытии императора (а это невозможно было скрыть, так как золотые императорские знаки сияли чудесным блеском), он глубокой ночью тайно бежал из города и явился к Сфендославу [23], который со всем своим войском находился у Дористола, ныне называемого Дристрою: вот таким образом убежал Калокир.
       Надвигающаяся ночь вынудила ромеев прекратить сражение. Но вот наступило утро следующего дня, называемого Великим четвергом [24], потому что в этот день, готовясь идти на муки, Спаситель наш после Тайной вечери давал ученикам свои спасительные наставления. Как раз в это время прибыло остальное войско с осадными машинами, и император Иоанн свернул лагерь, расставил фаланги в несокрушимый боевой порядок и с пением победного гимна устремился на стены, намереваясь первым же приступом взять город. Росы же, подбадриваемые своим военачальником Сфенкелом [25], который был у скифов третьим по достоинству после Сфендослава, их верховного катархонта, оборонялись за зубцами стен и изо всех сил отражали натиск ромеев, бросая сверху дротики, стрелы и камни. Ромеи же стреляли снизу вверх из камнеметных орудий, забрасывали осажденных тучами камней, стрелами и дротиками, отражали их удары, [теснили], не давали им возможности выглянуть из-за зубчатых стен без вреда для себя. Наконец, император громким голосом отдал приказание приставить к стенам лестницы и возглас его прибавил сил осаждавшим. Все, на кого падал взгляд государя, сражались храбро, надеясь получить достойную награду за свои подвиги.
       6. Когда ромеи бросились на приступ и придвинули к стенам [26] лестницы, по одной из них стал взбираться какой-то смелый юноша с едва пробивающимся рыжеватым пушком на подбородке, выходец из фемы Анатолики, по имени Феодосии, а по прозванию Месоникт [27]. Правой рукой он вытащил меч, в левой держал щит, которым прикрывал голову от скифских ударов сверху. Достигнув гребня стены, [юноша обрушился на] скифа, который выглянул из-за зубцов и хотел столкнуть его копьем вниз; он рассек шею врага, и голова его вместе со шлемом покатилась по земле за стеной. Ромеи приветствовали этот необыкновенный подвиг восторженными криками, и многие из них, соревнуясь в храбрости с первым взошедшим [на стену], устремились вверх по лестницам.
       Между тем Месоникт, взойдя на стену, овладел ее верхней частью и, поворачиваясь во все стороны, убил огромное число оборонявшихся скифов, сбрасывая их со стены. Вскоре уже многие [ромеи] взобрались в разных местах на стены и изо всех сил истребляли врагов. Тогда скифы покинули укрепление и постыдно столпились в окруженном прочной оградой царском дворце, где хранились сокровища мисян; один из входов они оставили открытым.
       Тем временем многие ромеи, находившиеся по ту сторону стен, сорвали петли на воротах, сбили засовы и проникли внутрь города [28], перебив бесчисленное множество скифов [29]. Тогда, говорят, был схвачен и приведен к государю вместе с женой и двумя малолетними детьми царь мисян Борис [30], у которого едва лишь пробивалась рыжая бородка. Приняв его, император воздал ему почести, назвал владыкой булгар [31] и заверил, что он явился отомстить за мисян, претерпевших ужасные бедствия от скифов.
       7. Ромеи все разом ворвались в город и рассыпались по узким улицам, убивали врагов и грабили их добро. Так они достигли царского дворца, в котором сгрудилась лучшая часть войска росов. Но скифы, находившиеся во дворце, яростно сопротивлялись проникшим через ворота ромеям и убили около полутораста храбрейших воинов. Узнав об этой неудаче, император прискакал во весь опор ко дворцу и приказал своей гвардии всеми силами наступать на врага, но, увидев, что из этого не выйдет ничего хорошего (ведь тавроскифы легко поражали множество воинов, встречая их в узком проходе), он остановил безрассудное устремление ромеев и распорядился со всех сторон бросать во дворец через стены [32] огонь. Когда разгорелось сильное пламя, сжигавшее все на своем пути, росы, числом свыше семи тысяч, вышли из помещения, выстроились на открытом месте у дворца и приготовились отразить наступление [ромеев].
       Император послал против них магистра Варду Склира с надежным отрядом. Окружив скифов фалангой храбрейших воинов, Склир вступил в бой. Завязалось сражение, и росы отчаянно сопротивлялись, не показывая врагам спины; однако ромеи [победили] своим мужеством и военной опытностью и всех их перекололи. В этой битве погибло также множество мисян, сражавшихся на стороне врагов против ромеев, виновников нападения на них скифов [33]. Сфенкелу с немногими удалось спастись бегством. Он ушел к Сфендославу, но вскоре был убит, о чем я расскажу ниже. Так в течение двух дней был завоеван и стал владением ромеев город Преслава.
       8. Император Иоанн по обычаю одарил войско, дал ему отдых и отпраздновал на том же месте святое воскресение Спасителя. Отобрав несколько пленных тавроскифов, [Иоанн] послал их к Сфендославу с сообщением о взятии города и гибели соратников. Он поручил им также [передать Сфендославу], чтобы тот без промедления выбрал одно из двух: либо сложить оружие, сдаться победителям и, испросив прощение за свою дерзость, сейчас же удалиться из страны мисян, либо, если он этого не желает сделать и склоняется к врожденному своеволию, защищаться всеми силами от идущего на него ромейского войска. Вот так он велел передать Сфендославу, сам же провел в городе несколько дней и восстановил разрушение в стенах, а затем, оставив сильный отряд и назвав город по своему имени Иоаннополем [34], пошел со всем войском на Дористол.
       Этот город заложил и довел до теперешней красоты и величия прославленный среди государей Константин [35], после того как он, увидев на небе крестное знамение в виде созвездия [36], победил проявлявших к нему вражду и яростно наступавших скифов [37]. По пути [Иоанн] взял город, называемый Плискувой [38], Динию [39] и многие другие города, которые отвергли власть скифов и переходили на сторону ромеев [40].
       Сфендослав, узнав о поражении у Преславы, испытывал огорчение и досаду. Он считал это плохим предзнаменованием для будущего, но, одержимый скифским безумием и кичась своими победами над мисянами, надеялся легко победить и войско ромеев.
       9. Сфендослав видел, что мисяне отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора. Поняв по зрелом размышлении, что, если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, он созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной дикостью расправился с ними - всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму. Затем, собрав все войско тавроскифов, - около шестидесяти тысяч [41], он выступил против ромеев.
       В то время как государь медленно продвигался по направлению к войску росов, от их фаланги отделилось несколько одержимых отчаянной дерзостью храбрецов, которые, устроив засаду, совершили внезапное нападение и убили некоторых воинов из передового отряда ромеев. Увидев их трупы, разбросанные вдоль дороги, император отпустил поводья и остановил коня. Гибель соотечественников привела его в негодование, и он приказал выследить совершивших это [злодеяние]. Телохранители [Иоанна], тщательно обыскав окрестные леса и кустарники, схватили этих разбойников и связанными привели к императору. Он тотчас же приказал их умертвить, и [телохранители], без промедления обнажив мечи, изрубили всех их до одного на куски.
       Тогда войска подошли к пространству, лежащему перед Дористолом, который принято называть также Дристрой [42]. Тавроскифы плотно сомкнули щиты и копья, придав своим рядам вид стены, и ожидали противника на поле битвы. Император выстроил против них ромеев, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади, и, приказав им безостановочно стрелять, повел фалангу в бой [43].
       10. Воины сошлись врукопашную, завязалась яростная битва, и в первых схватках обе стороны долго сражались с одинаковым успехом. Росы, стяжавшие среди соседних народов славу постоянных победителей в боях, считали, что их постигнет ужасное бедствие, если они потерпят постыдное поражение от ромеев, и дрались, напрягая все силы. Ромеев же одолевали стыд и злоба [при мысли о том], что они, побеждавшие оружием и мужеством всех противников, отступят как неопытные в битвах новички и потеряют в короткое время свою великую славу, потерпев поражение от народа, сражающегося в пешем строю и вовсе не умеющего ездить верхом. Побуждаемые такими мыслями, [оба] войска сражались с непревзойденной храбростью; росы, которыми руководило их врожденное зверство и бешенство, в яростном порыве устремлялись, ревя как одержимые, на ромеев, а ромеи наступали, используя свой опыт и военное искусство.
       Много [воинов] пало с обеих сторон, бой шел с переменным успехом, и до самого вечера нельзя было определить, на чью сторону склоняется победа. Но когда светило стало клониться к западу, император бросил на [скифов] всю конницу во весь опор; громким голосом призвал он воинов показать на деле природную ромейскую доблесть и вселил в них бодрость духа. Они устремились с необыкновенной силой, трубачи протрубили к сражению, и могучий клич раздался над ромейскими рядами. Скифы, не выдержав такого натиска, обратились в бегство и были оттеснены за стены; они потеряли в этом бою многих своих [воинов]. А ромеи запели победные гимны и прославляли императора. Он раздавал им награды и устраивал пиры, усиливая их рвение в битвах.

     КНИГА ШЕСТАЯ     КНИГАСЕДЬАЯ     КНИГА ВОСЬМАЯ      КНИГА ДЕВЯТАЯ     КНИГА ДЕСЯТАЯ
       
       1. Как только рассвело, император стал укреплять лагерь мощным валом [1], действуя так. Неподалеку от Дористола возвышается посреди равнины небольшой холм. Разместив войско на этом холме, [Иоанн] приказал рыть вокруг него ров [2], а землю выносить на прилегающую к лагерю сторону, чтобы получилась высокая насыпь. Затем [он приказал] воткнуть на вершине [насыпи] копья и повесить на них соединенные между собою щиты. Таким образом, лагерь был огражден рвом и валом, и враги никак не могли проникнуть внутрь - устремившись ко рву, они бы остановились. Так разбивают обычно ромеи свой стан во вражеской стране.
       Укрепив таким образом лагерь, [Иоанн] на следующий день выстроил войско и двинул его к [городской] стене. Показываясь из-за башен [3], скифы метали на ромейскую фалангу стрелы, камни и все, что можно было выпустить из метательных орудий. [Ромеи] же защищались от скифов, стреляя снизу из луков и пращей. Сражение не пошло дальше этой перестрелки, и ромеи удалились в лагерь, чтобы поесть, а скифы к концу дня выехали из города верхом - они впервые появились тогда на конях. Они всегда прежде шли в бой в пешем строю, а ездить верхом и сражаться с врагами [на лошадях] не умели. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья (они пользуются в битвах очень длинными копьями [4]) и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали [скифов], не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и укрылись за стенами.
       2. Тем временем показались плывущие по Истру огненосные триеры и продовольственные суда ромеев. При виде их ромеи несказанно обрадовались, а скифов охватил ужас, потому что они боялись, что против них будет обращен жидкий огонь. Ведь они Уже слышали от стариков из своего народа, что этим самым "мидийским огнем" [5] ромеи превратили в пепел на Евксинском [море] огромный флот [6] Ингора, отца Сфендослава. Потому они быстро собрали свои челны и подвели их к городской стене в том месте, где протекающий Истр огибает одну из сторон Дористола. Но огненосные суда подстерегали скифов со всех сторон, чтобы они не могли ускользнуть на ладьях в свою землю.
       На следующий день тавроскифы вышли из города и построились на равнине, защищенные кольчугами [7] и доходившими до самых ног щитами. Вышли из лагеря и ромеи, также надежно прикрытые доспехами. Обе стороны храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит. Но вот один [из воинов], вырвавшись из фаланги ромеев, сразил Сфенкела, (почитавшегося у тавроскифов третьим после Сфендослава), доблестного, огромного ростом мужа, отважно сражавшегося в этом бою. Пораженные его гибелью, тавроскифы стали шаг за шагом отступать с равнины, устремляясь к городу. Тогда и Феодор, прозванный Лалаконом [8], муж непобедимый, устрашающий отвагой и телесной мощью, убил железной булавой множество врагов. Сила его руки была так велика, что удар булавы расплющивал не только шлем, но и покрытую шлемом голову. Таким образом, скифы, показав спину, [снова] укрылись в городе. Император же велел трубить сбор, созвал ромеев в лагерь и, увеселяя их подарками и пирами, побуждал храбро сражаться в [предстоящих] битвах.
       3. Еще продолжались, таким образом, бои [9], и исход событий оставался неопределенным. В это время брат императора Никифора, куропалат Лев, который, как я уже упоминал, находился вместе со своим сыном Никифором под стражей в Митимне, на [острове] Лесбосе, прельстил золотом охрану и решился на мятеж. Глаза [у Льва] были невредимы - человек, которому было поручено его ослепить, сжег ему ресницы, но оставил неповрежденными и нетронутыми зрачки. То ли по приказу императора поступил он так (подозревают и это, потому что после того, как дело раскрылось, он остался безнаказанным), то ли из жалости [ко Льву], постигнутому такой бедой. Итак, взойдя на лодку, куропалат тайно приплыл к берегу напротив Византия и укрылся в монастыре, который назывался Пиламидом [10]. Оттуда он через надежного человека известил друзей и близких о своем прибытии. Они обещали помочь ему всеми средствами собрать большое число вооруженных мужей и достать ключи, чтобы он легко мог проникнуть в царский дворец. Заговорщики сейчас же принялись за дело и вознамерились без всякого промедления осуществить то, что обещали. Подкупив одного из дворцовых ключарей, они уговорили его изготовить и передать им восковые отпечатки ключей. Тот без всякого возражения сделал и отдал [заговорщикам] восковые формы, а они наняли ремесленника, который тотчас же выковал у них в доме ключи.
       4. Так как все шло, как им казалось, согласно их замыслам, заговорщики предложили куропалату переправиться через Босфор я прибыть в Византии. Глубокой ночью взошел Лев на корабль, пристал к крепости, проник через калитку, находившуюся под храмом святого Фоки [11], в город и уже возмечтал, что обладает верховной властью. Но судьба поглумилась, насмехаясь, над надеждами человека, не имеющими прочных оснований, - они обращаются в свою противоположность и ведут к ужасному скоплению бедствий. Вместо великолепной порфиры, золотого скипетра и тирании, которой Лев, несмотря на неблагоприятные предзнаменования, домогался, судьба готовила ему мучительное ослепление, дальнюю ссылку и потерю всего имущества.
       В то время как Лев находился в доме одного из своих подручных в районе Сфоракия [12] и ожидал прихода заговорщиков, оттуда вышел кто-то из его приспешников, направился к своему родственнику, заведовавшему царской ткацкой мастерской, рассказал ему о том, что куропалат находится в городе, сообщил о заговоре и стал просить, чтобы он со всей корпорацией ткацкой мастерской [13] оказал им содействие. Тот обещал немедленно прийти к ним на помощь, поднялся и вышел, будто бы для того, чтобы позвать своих людей. Придя к патрикию и друнгарию морских сил Льву [14], которому император поручил управлять Византием, он рассказал ему обо всем: что куропалат убежал из ссылки, что он находится в городе, в доме одного из жителей, и что он вот-вот захватит в руки государственную власть.
       Это неожиданное известие поразило друнгария, но он был тверд в опасностях и предприимчив, когда нужно было найти надлежащее решение в затруднительных обстоятельствах. Поэтому он скоро укрепился духом, собрал свой отряд и тотчас же прибыл к дому, в котором находился куропалат. Убедившись в том, что заговор раскрыт и все его намерения ясны, он ускользнул вместе с сыном Никифором через боковую дверь, прибежал в великий святой храм и превратился из гордого, спесивого тирана в жалкого молителя. Там его и схватили люди друнгария, посадили вместе с сыном Никифором в челн и отвезли на остров, который называется Калоним [15]. Потом прибыл из Мисии императорский приказ, согласно которому их обоих ослепили [16], а имущество отобрали в казну [17].
       5. Вот какой печальный и гибельный исход имело стремление куропалата Льва к тирании. Что же касается росов (ибо рассказ снова возвращается [к тому месту], от которого он отклонился), то они построились и вышли на равнину, стремясь всеми силами поджечь военные машины ромеев. 0ни не могли выдержать действия снарядов, которые со свистом проносились над ними: каждый день от ударов камней, выбрасываемых [машинами], погибало множество скифов. Эти машины охранял родственник государя, магистр Иоанн Куркуас. Заметив дерзкую вылазку врагов, [Куркуас], несмотря на то, что у него сильно болела голова и что его клонило ко сну от вина (дело было после завтрака), вскочил на коня и в сопровождении избранных воинов бросился к ним навстречу. [На бегу] конь оступился в яму и сбросил магистра. Скифы увидели великолепное вооружение, прекрасно отделанные бляхи на конской сбруе и другие украшения - они были покрыты немалым слоем золота - и подумали, что это сам император. Тесно окружив [магистра], они зверским образом изрубили его вместе с доспехами своими мечами и секирами, насадили голову на копье, водрузили ее на башне и стали потешаться над ромеями [крича], что они закололи их императора, как жертвенное животное. Магистр Иоанн стал добычей варварского неистовства и понес, таким образом, кару за [преступления], совершенные им против святых храмов, - ведь говорят, что он разграбил в Мисии много [церквей] и обратил в свое частное имущество их утварь и священные сосуды [18].
       6. Ободренные такой победой, росы вышли на следующий день из города и построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу.
       Был между скифами Икмор, храбрый муж гигантского роста, [первый] после Сфендослава предводитель войска, которого [скифы] почитали по достоинству вторым среди них. Окруженный отрядом приближенных к нему воинов, он яростно устремился против ромеев и поразил многих из них. Увидев это, один из телохранителей императора, сын архига критян Анемас [19], воспламенился доблестью духа, вытащил висевший у него на боку меч, проскакал на коне в разные стороны и, пришпорив его, бросился на Икмора, настиг его и ударил [мечом] в шею - голова скифа, отрубленная вместе с правой рукой, скатилась на землю. Как только [Икмор] погиб [20], скифы подняли крик, смешанный со стоном, а ромеи устремились на них. Скифы не выдержали натиска противника; сильно удрученные гибелью своего предводителя, они забросили щиты за спины и стали отступать к городу, а ромеи преследовали их и убивали [21]. И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны [22], скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли [23], заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин [24]. Совершив эту кровавую жертву, они задушили [25] [несколько] грудных младенцев [26] и петухов [27], топя их в водах Истра. Говорят, что скифы почитают таинства эллинов, приносят по языческому [28] обряду жертвы и совершают возлияния по умершим, научившись этому то ли у своих философов Анахарсиса [29] и Замолксиса [30], то ли у соратников Ахилла. Ведь Арриан пишет в своем "Описании морского берега" [31], что сын Пелея Ахилл был скифом и происходил из городка под названием Мирмикион [32], лежащего у Меотидского озера. Изгнанный скифами за свой дикий, жестокий и наглый нрав, он впоследствии поселился в Фессалии [33]. Явными доказательствами [скифского происхождения Ахилла] служат покрой его накидки, скрепленной застежкой [34], привычка сражаться пешим [35], белокурые волосы, светло-синие глаза, сумасбродная раздражительность и жестокость [36], над которыми издевался Агамемнон, порицая его следующими словами: Распря единая, брань и убийство тебе лишь приятны [37]. Тавроскифы и теперь еще имеют обыкновение разрешать споры убийством и кровопролитием [38]. О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, [что] он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие; говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: "Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос" [39]. Но довольно о жертвоприношениях тавров.
       7. На другой день [40] на рассвете Сфендослав созвал совет знати, который на их языке носит название "комент" [41]. Когда они собрались вокруг него, Сфендослав спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска и укрепляли мужество воинов. Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путем оставшееся войско. [Они говорили, что] ведь нелегко будет скрыть бегство, потому что огненосные суда, стерегущие с обеих сторон проходы у берегов Истра, немедленно сожгут все [их корабли], как только они попытаются появиться на реке [42].
       Тогда Сфендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: "Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, [которое завещали] нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; [мы должны] либо победить м остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, [достойные] доблестных мужей!" [43] Вот какое мнение высказал Сфендослав.
       8. О тавроскифах рассказывают еще и то, что они вплоть до нынешних времен [44] никогда не сдаются врагам даже побежденные, - когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе Мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть. Вот какое убеждение владеет ими [45].
       А тогда, выслушав речь своего повелителя, [росы] с радостью, согласились вступить в опасную борьбу за свое спасение и [приняли решение] мужественно противостоять могуществу ромеев. На следующий день (шел шестой день недели, двадцать четвертый [46] - месяца июля) к заходу солнца все войско тавроскифов вышло из города; они решили сражаться изо всех сил, построились в мощную фалангу [47] и выставили вперед копья. Император со своей стороны выстроил ромеев и вывел их из укрепления. Вот уже завязалась битва, и скифы с силой напали на ромеев, пронзали их копьями, ранили стрелами коней и валили на землю всадников. Видя, с какой неистовой яростью бросался Сфендослав на ромеев и воодушевлял к бою ряды своих, Анемас, который прославился накануне убиением Икмора, вырвался на коне вперед (делать это вошло у него в обычай, и таким путем он уже поразил множество скифов), опустив поводья, устремился на [предводителя росов] и, ударив его мечом по ключице, поверг вниз головою наземь, но не убил. [Сфендослава] спасла кольчужная рубаха и щит, которыми он вооружился, опасаясь ромейских копий. Анемас же был окружен рядами скифов, конь его пал, сраженный тучей копий; он перебил многих из них, но погиб и сам - муж, которого никто из сверстников не мог превзойти воинскими подвигами.
       9. Гибель Анемаса воодушевила росов, и они с дикими, пронзительными воплями начали теснить ромеев. Те стали поспешно поворачивать назад, уклоняясь от чудовищного натиска скифов. Тогда император, увидевший, что фаланга ромеев отступает, убоялся, чтобы они, устрашенные небывалым нападением скифов, не попали в крайнюю беду; он созвал приближенных к себе воинов, изо всех сил сжал копье и сам помчался на врагов. Забили тимпаны и заиграли военный призыв трубы; стыдясь того, что сам государь идет в бой, ромеи повернули лошадей и с силой устремились на скифов. Но вдруг разразился ураган вперемежку с дождем:
       устремившись с неба, он заслонил неприятелей; к тому же поднялась пыль, которая забила им глаза. И говорят, что перед ромеями появился какой-то всадник на белом коне; став во главе войска и побуждая его наступать на скифов, он чудодейственно рассекал и расстраивал их ряды. Никто не видал его, как рассказывают, в расположении войска ни до битвы, ни после нее, хотя император разыскивал его, чтобы достойно одарить и отблагодарить за то, что он свершил. Но поиски были безуспешны. Впоследствии распространилось твердое убеждение, что это был великомученик Феодор [48], которого государь молил и за себя, и за все войско быть соратником, покровителем и спасителем в битвах. Говорят, что накануне сражения вечером произошло следующее. В Византии одной девице, посвятившей себя Богу" явилась во сне богородица, которую сопровождали огненные воины. Она сказала им: "Позовите мне мученика Феодора" - сейчас же к ней подвели храброго и смелого вооруженного мужа. Богородица обратилась к нему со словами: "Твой Иоанн в Дористоле, о досточтимый Феодор, сражается со скифами и находится в крайнем затруднении; поторопись его выручить - если промедлишь, ему не избежать опасности". Тот ответил, что готов повиноваться матери своего Господа и Бога, и, сказав это, сразу же удалился. Тут же и сон отлетел от глаз девицы. Вот каким образом сбылось сновидение этой девушки.
       10. Последовав за святым мужем, ромеи вступили в бой с врагами. Завязалась горячая битва, и скифы не выдержали натиска конной фаланги. Окруженные магистром Вардой, по прозванию Склир, который со множеством [воинов] обошел их с тыла [49], они обратились в бегство. [Ромеи] преследовали их до самой стены, и они бесславно погибали. Сам Сфендослав, израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен; его спасло лишь наступление ночи. Говорят, что в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот [50] скифов, [на поле сражения] подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей [51]. Среди ромеев убитых было триста пятьдесят, но раненых было немало. Вот какую победу одержали ромеи в этом сражении.
       Всю ночь провел Сфендослав в гневе и печали, сожалея о гибели своего войска. Но видя, что ничего уже нельзя предпринять против несокрушимого всеоружия [ромеев], он счел долгом разумного полководца не падать духом под тяжестью неблагоприятных обстоятельств и приложить все усилия для спасения своих воинов. Поэтому он отрядил на рассвете послов к императору Иоанну и стал просить мира на следующих условиях [52]. Тавроскифы уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Мисии и возвратятся на родину, а ромеи дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с огненосными кораблями (они очень боялись "мидийского огня", который мог даже и камни обращать в пепел), а кроме того, снабдят их продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византии [53], как было установлено прежде.
       11. Император" почитал мир гораздо больше войны, потому что-знал, что мир сохраняет народы, а война, напротив, губит их. Поэтому он с радостью принял эти условия [росов] [54], заключил с ними союз и соглашение и дал им хлеба - по два медимна [55] на каждого. Говорят, что из шестидесятитысячного войска росов. хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия' ромеев [56]. После утверждения мирного договора Сфендослав попросил у императора позволения встретиться с ним для беседы. государь не уклонился и, покрытый вызолоченными доспехами, - подъехал верхом к берегу Истра, ведя за собою многочисленный отряд сверкавших золотом вооруженных всадников. Показался и Сфендослав, приплывший по реке на скифской ладье; он сидел на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них [57]. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми, бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос [58]- признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды, его приближенных только чистотой [59]. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал [60]. Так закончилась война ромеев со скифами.
       12. Сфендослав оставил Дористол, вернул согласно договору пленных и отплыл с оставшимися соратниками, направив свой путь на родину. По пути им устроили засаду пацинаки - многочисленное кочевое племя, которое пожирает вшей [61], возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках [62]. Они перебили почти всех [росов], убили вместе с прочими Сфендослава, так что лишь немногие из огромного войска росов вернулись невредимыми в родные места.
       Таким образом, император Иоанн, как явствует из предыдущего рассказа, всего в четыре месяца победил полчища росов и возвратил ромеям Мисию. Он переименовал Дористол в Феодорополь в честь Стратилата мученика Феодора [63] и, оставив там надежную охрану [64], вернулся с большими трофеями в Византий. Встретив императора перед стенами, горожане преподнесли ему венцы и скипетры, отделанные золотом и драгоценными камнями. Они привезли с собою и украшенную золотом колесницу, запряженную белыми лошадьми; они просили [Иоанна] взойти на нее, чтобы отпраздновать полагающийся в таких случаях триумф. Иоанн принял венцы и скипетры, богато одарил за них горожан, но взойти на колесницу не пожелал. Устлав золотое сиденье колесницы пурпурными мисийскими одеждами и венками, он водрузил на нем вывезенное из Мисии изображение богородицы, заключающей в свои объятия богочеловеческнй Логос [65]. Сам он следовал на резвом коне сзади, увенчав голову диадемой, с венками и скипетрами в руках.
       Таким образом проехал Иоанн, совершая свой триумф посреди города, украшенного повсюду пурпурными одеяниями, осененного наподобие брачного чертога ветвями лавра и златоткаными покрывалами. Он вступил в великий храм божественной Премудрости и, воздав благодарственные молитвы, посвятил Богу первую долю добычи - роскошный мисийский венец, а затем последовал в императорский дворец, ввел туда царя мисян Бориса и приказал ему сложить с себя знаки царского достоинства. Они состояли из тиары, отороченной пурпуром, вышитой золотом и жемчугом, а также из багряницы и красных полусапог [66]. Затем он возвел Бориса в сан магистра [67]. Вот каким образом император Иоанн в очень короткое время сверх всяких ожиданий одержал столь великую победу, сломил и поверг ниц своей воинской опытностью, мудрой доблестью и отвагой высокомерное бахвальство росов и подчинил ромеям Мисию [68]. Вернувшись в Византии, он провел там зиму, награждая по обычаю подданных дарами и развлекая обильными угощениями.

     КНИГА ШЕСТАЯ     КНИГАСЕДЬАЯ     КНИГА ВОСЬМАЯ     КНИГА ДЕВЯТАЯ      КНИГА ДЕСЯТАЯ
       
       1. Когда наступило лето [1] и по всей земле установилась ясная погода, император выступил из Византия в поход против населяющих внутреннюю Сирию агарян. Пройдя всю сухую часть пути, он переправился через Евфрат. Это величайшая из рек, пересекающих Азию, одна из тех, которые вытекают из Эдема, что известно нам из Священного писания [2]. В то время некий писарь по имени Никита, муж, достигший вершин учености и мудрости, находившийся в расцвете лет, следовал на свою беду за государем в этом походе, несмотря на то что отец просил его не делать этого, а остаться дома, лелеять старость своего родителя и всеми силами угождать ему, преступившему уже порог преклонных лет и приблизившемуся к закату жизни. Он пренебрег против долга своего увещеванием отца, не принял во внимание его наставлений и отправился в лагерь в чем был [3]. При переправе через реку водоворот увлек его на глубокое место, он соскользнул с коня и, унесенный течением, жалким образом захлебнулся в Евфрате, претерпев кару за свое ослушание [4].
       А государь со всем своим воинством быстро продвигался по Сирии, и никто из врагов не выступал против него; устрашенные молвой о его наступлении, все они заперлись в своих крепостях и городках. Таким образом, Иоанн напал на укрепленный и славный город Эмет [5]; он принял сдачу города, взял с них огромный выкуп и тотчас же поспешил оттуда по направлению к Миефаркиму [6]. Это замечательный, славный город, превосходящий богатствами и стадами все другие поселения в тех местах. Он и этот город принудил к сдаче и, взяв с его жителей прекрасные многочисленные дары, состоящие из золота, серебра и расшитых золотом тканей, направился к Нисибису [7], где великий Иаков, стоявший у кормила епископии, сдержал некогда натиск персов, подошедших к городу с большим войском, - он напустил на них рой мух и комаров, тотчас же обратил их в бегство и таким образом победил врагов [8]. Император нашел город пустым: жители, напуганные вторжением ромейского войска, покинули его и убежали в глубь страны.
       2. Пройдя и подчинив ромеям соседнюю область, [Иоанн] поспешил к Экбатанам [9], где установлена власть агарян [10]. Там было несметное количество серебра, золота и всяких иных богатств; Иоанн намеревался внезапным ударом овладеть городом. Говорят, что в Экбатанах больше золота и сокровищ, чем во всех других городах, находящихся под солнцем. Причина этому та, что экбатанцы обогащаются за счет многих стран, а сами до сего времени не испытали ни одного вражеского нашествия. Но недостаток воды и необходимых припасов удержали Иоанна от нападений на город. В тех местах простирается пустыня, именуемая Карманитидой [11]; в ней нет источников, и ничего не произрастает, она суха, безводна: путь по ней неровен и труднопроходим. Поэтому он вернулся в Византии, везя с собою полученные от агарян дары - на триста мириад серебра и золота. С торжеством провез он по площади золото, серебро, серские ткани [12] и ароматические вещества и прочие дары, взятые у агарян, горожане смотрели и дивились их множеству, восторженно встречали его, провожали приветственными кликами во дворец и прославляли его победы.
       Тем временем епископы [13] из зависти оклеветали перед императором патриарха Василия, будто он обещает верховную власть какому-то из могущественных лиц и что в управлении церковью он не соблюдает установления божественных канонов. Патриарх был вызван в императорский дикастирий. Но так как он не явился, а настаивал, чтобы был созван вселенский собор, на котором он опровергнет [выдвинутые против него] обвинения (боговдохновенные предписания святых отцов требуют, чтобы для низложения патриарха созывался вселенский собор), то император сослал его в построенный им же монастырь, расположенный на Скамандре [14]. А был он мужем как бы бесплотным, изможденным; с младых ногтей предавался он подвигам отшельничества, носил зимою и летом одну и ту же одежду, не снимал ее, покуда она не истлеет и не станет негодной к употреблению; он не вкушал никакой еды и питья, кроме воды и сока древесных плодов. Говорят, что во все время своего подвижничества он спал не на ложе, а на полу. Единственным недостатком его считали то, что он слишком много стремился разузнать об образе жизни и нравственности людей, слишком много хотел разведать и совершенно попусту собирал сведения.
       3. После того как Василий был приговорен к ссылке, кормило патриаршества взял в свои руки Антоний [15], муж, который с юности принял монашество в Студийском монастыре [16] и вел апостольский образ жизни. Он не носил ничего, кроме того, что нужно для покрытия тела, хотя вельможи и сами государи щедро награждали его за присущую ему добродетель. Не только [эти дары], но и все, что он получал сообразно своему сану (ибо прежде был он почтен саном синкела [17]), он раздавал бедным, подражая в милосердии Богу, а божественной и мирской ученостью будучи богат более других. В глубокой старости лицо и осанка его сияли чудодейственной прелестью. Всякий изнеженный и исполненный суетной гордыни человек, придя к нему, сразу же убеждался в том, что жизнь - тень и сон [18], и удалялся укрепившимся в благоразумной умеренности, а всякий, кто влачил жизнь, полную непоправимых бедствий, от которых не чаял избавиться, учился у него не унывать в скорбях и прибегать к тому, кто может уберечь от бед, и искать там спасения [19]. Таким, если говорить о главном, был по образу жизни и речам Антоний, муж божественный и ангелоподобный [20].
       В это время по всему ромейскому государству бродили два брата-близнеца, родом из Каппадокии. Странное и удивительное представляли они зрелище; я сам, составитель этой [истории], часто видел их в Азии [21]. Члены этих близнецов были невредимы и соразмерны, по бокам они срослись от подмышек до бедер, так что тела их составляли одно целое. Соприкасающимися руками они обнимали друг друга за шеи, а в свободных руках держали палки, на которые опирались во время ходьбы. Им было по тридцати лет, и они были хорошо сложены, полны сил и имели цветущий вид. В дальних путешествиях они передвигались на муле, сидя по-женски в седельном кресле. Нрава они были необыкновенно мягкого и кроткого. Но довольно об этих близнецах.
       4. Когда снова засияла весна [22], император Иоанн собрал ромейские силы, надежно вооружил их, выступил из столицы и прошел через Палестину, счастливую страну, текущую, как говорят пророки, молоком и медом [23]. Он подступил к укреплению, называемому по-сирийски Мемпеце [24], подчинил его войной и всякими хитростями и взял как дар небес найденные там сандалии Спасителя Христа, а также волосы святого Предтечи и провозвестника. Сандалии он поместил как драгоценное сокровище в знаменитом храме богоматери, воздвигнутом в императорском дворце [26], а волосы - в храме Спасителя, который был основан самим [Цимисхием]. Выступив оттуда, он подошел к сильной, неприступной крепости Апамее [27]. В несколько дней он взял и подчинил эту крепость, а затем направился с войском к Дамаску. Жители Дамаска встретили императора у ворот этого торгового города с богатыми дарами в руках, надеясь успокоить его гнев и склонить к милости [28]. [Иоанн] обязал их платить установленные подати и покорил ромейской власти, а затем выступил оттуда, пересек Ливан (этот длинный утесистый горный хребет простирается в тех местах, отделяя Палестину от Финикии) и, пройдя по самому хребту, взял внезапным приступом сильно укрепленный город Ворзо [29]. Выступив оттуда, он спустился в Финикию, захватил крепость Валанею [30] и осадил Верит [31]. Найдя в Верите изображение распятия Христа, он, забрав его оттуда, отправил в построенный им храм Спасителя.
       5. Говорят, что с этой божественной иконой произошло необыкновенное чудо [32]. Некий муж, исповедовавший христианское вероучение и проживавший в одном из домов Верита, водворил в этом доме упомянутую икону и почитал ее. Спустя некоторое время он будто бы переселился в другой дом, а об иконе как бы по воле божественного провидения забыл и оставил ее в прежнем жилище. Это помещение занял какой-то иудей с намерением в нем поселиться; на следующий день он угощал там некоторых своих единоверцев. Войдя в дом и увидев на стене изображение Спасителя, распятого на кресте, иудеи якобы начали осыпать хозяина проклятиями за то, что он отступил от их веры и стал исповедовать христианство. Тот клятвенно заверял их, что он до того времени не замечал этой иконы. Тогда нечестивцы ему сказали: "Ежели ты не признаешь христианской веры, то докажи это на деле - возьми копье и пронзи на изображении бок назарея точно так же, как наши предки пронзили его, распятого на кресте!" Иудей схватил в руки копье и, воспламенившись гневом и испытывая сильное желание уверить гостей в своей правоте и снять без промедления нависшее над ним обвинение, проткнул на иконе бок. Как только копье задело икону, потекла в обилии кровь, смешанная с водой [33]. Это страшное зрелище привело бесчестных иудеев в оцепенение. Когда распространилась молва о случившемся, христиане вторглись в дом еврея, схватили святое распятие Спасителя, еще сочащееся божественной кровью, поместили его в священном храме и стали воздавать ему величественное служение. Взяв оттуда этот богочеловеческий образ, император, как я уже говорил, отправил его в Византии.
       6. С боем захватив Валанею и Верит, [Иоанн] подошел к Триполису [34]. Этим городом император не мог овладеть сразу, потому что он расположен на крутом холме и огражден со стороны материка прочными стенами; с другой стороны он омывается морем, имеет пристань и безопасную, укрытую от непогоды гавань. Отступив оттуда, [Иоанн] пошел вдоль берега и стал занимать по пути прибрежные местечки.
       В это же время, в начале месяца августа, появилась хвостатая звезда [35] - нечто божественное, небывалое и превышающее человеческое разумение. Ничего похожего не видели в наш век, и никогда прежде не случалось, чтобы подобное явление длилось столько дней подряд. Появившись на северо-востоке, комета поднималась в форме гигантского кипариса на огромную высоту, затем постепенно уменьшалась в размерах и склонялась к югу, пылая сальным огнем и распространяя ослепительные, яркие лучи. Люди смотрели на нее, преисполнившись страха и ужаса. Появившись, как я сказал, в начале августа, комета была видна целых восемьдесят дней, восходя в середине ночи и светясь до самого утра. Видя это непостижимое чудо, император спрашивал у изучающих небесные светила, что может означать такое странное явление. Эти люди неправильно истолковали появление кометы, не так, как требовало их искусство, а согласно желаниям государя: они пообещали ему победу над врагами и долгие дни жизни. Ложное предсказание дали логофет и магистр Симеон и проедр Никомидии Стефан [36], мужи наиболее знаменитые из тогдашних мудрецов. Однако появление кометы предвещало не то, что предсказали эти мужи в угоду императору, а пагубные мятежи, вторжения иноплеменников и гражданские войны, бегство [населения из] городов и областей, голод и мор, страшные землетрясения и почти полное уничтожение ромейской державы - все то, что мы узнали по дальнейшему ходу событий.
       7. После переселения императора Иоанна из этой жизни [37] магистр Варда, по прозванию Склир [38], обуреваемый жаждой власти и алчностью, обольстил и одурачил многочисленную и легковерную толпу, замыслив опасный мятеж против правителей [39]. Четыре года передвигался он по Азии, опустошая огнем целые области, уничтожая города, прогоняя и яростно истребляя выступавшее против него ромейское войско. Первое поражение потерпело воинство ромеев под начальством патрикия и стратопедарха Петра [40], когда произошла битва в граничащей с землею армян Лапарской долине [41], где и сам патрикий Петр, пораженный копьем, упал с коня и прямо посреди строя испустил дух; погибло вместе с ним и множество воинов.
       Второе поражение [ромеи потерпели] под начальством магистра Варды Фоки [42], который, получив от правителей достоинство доместика схол, выступил против Склира в Панкалию - это удобная для передвижения верхом долина недалеко от Амория [43]. В этой битве Фока был поражен древком копья в голову, упал с лошади и распростерся на земле. Он был бы схвачен врагами и бесславно убит, но неприятели не знали его в лицо и не обратили на него внимания, как на одного из многих, а наступившая ночь спасла полководца. Склир же, гордясь и кичась такими победами стал считать себя неотразимым и непобедимым [44]. После этого он взял приступом Никею [45], Авидос и Атталию [46], подчинил себе все владения ромеев в Азии [47], захватил множество триер, стал господствовать на море и причинил большой вред купцам и даже самой столице, не давая возможности приплывать, как прежде, судам с хлебом. Это длилось до тех пор, пока правители не выслали тайно из Византия огненосные корабли. Начальствовавший над ними магистр Варда Парсакутин [48] неожиданно пристал к Авидосу, зажег корабли тирана, перебил находившихся там воинов и овладел крепостью. Вслед за тем Фока набрал многочисленный отряд воинов [49], напал на Склира, победил его и заставил бежать в Экбатаны [50], к агарянам.
       8. Когда грабительская шайка Варды Склира была полностью рассеяна, император Василий [51] собрал войско и выступил против мисян. Это дикое, жестокое племя помышляло только об убийствах; оно наносило вред ромейскому государству, немилосердно опустошая Македонию и уничтожая всех людей цветущего возраста [52]. Поэтому [Василий], побуждаемый более горячностью, чем благоразумием [53], торопился одним ударом покорить [Мисию]. Но из-за Несправедливости судьбы он обманулся в своих надеждах.
       Совершив путь по узким, крутым тропам и приблизившись к городу Сардике, который скифы обычно именуют Тралицей [54], [Василий] разбил вблизи него лагерь и двадцать дней осаждал город. Но он не имел в этом деле успеха, так как войско склонилось из-за непригодности стратигов к беззаботности и лени. Сначала, 'когда ромеи вышли из лагеря в поисках зеленой травы и сена, мисяне напали на них из засады, учинили страшное побоище и увели множество вьючных животных и лошадей. Затем произошло следующее: осадные орудия и другие машины ввиду неумелости тех, кто их подводил к стенам, не действовали и были сожжены врагами; кроме того, воины чрезмерным потреблением израсходовали взятые с собою припасы и стали испытывать нужду во всем необходимом; поэтому император, собрав снаряжение, направился со всем войском в Византии. После целого дня пути он расположился лагерем в лесной чаще и дал воинам отдых. Еще не прошло время первой ночной стражи, как вдруг с восточной части неба устремилась на лагерь довольно большая звезда; озарив шатры ярким светом, она упала на западе у самого рва и, рассыпавшись множеством искр, погасла.
       Падение этой звезды предвещало истребление войска. Всякий раз, когда происходит подобное падение звезды, предвидится полное уничтожение всего, там находящегося. Это убедительно подтверждает звезда, упавшая на троянское войско как раз тогда, когда Пандар направлял стрелу в Менелая [55], - ведь в тот же самый день фаланга троянцев была обращена ахейцами в постыдное бегство. Всякий, следуя за указаниями истории, обнаружит, что и во время ромейских войн часто бывали подобные случаи, когда войско гибло на том же месте, где появлялось знамение. Да и сами мы видели, как такая же [звезда] упала на дом проедра Василия, и спустя недолгое время после этого он ушел из жизни, а состояние его было предано разграблению и расхищению [56]. Но достаточно о появлении звезды.
       На следующий день войско проходило по лесистому, изрытому пещерами ущелью; едва пройдя его, оно попало в изобилующее расселинами, трудно проходимое место; там на ромеев напали мисяне, перебили большую часть воинов, захватили шатер императора, казну и весь обоз. Был там и я, рассказывающий с горечью об этом; на беду мою я сопровождал правителя, неся службу дьякона [57]. Едва не поскользнулись стопы мои [58], и я стал бы добычею скифского меча, если бы не избавило меня от этой опасности некое божественное попечение, внушившее мне быстро погнать коня, взобраться по склону ущелья, покуда он не занят врагами, и поспешно достичь вершины горы. Остатки войска с трудом нашли спасение в бегстве по непроходимым горам от преследовавших мисян и вернулись, потеряв почти всю конницу и обоз, в ромейские пределы [59].
       9. Еще не успели опомниться от этой беды, как магистр Варда Фока поднял мятеж [60] против правителей, подчинил себе войско ромеев, находившееся в Азии, занял все морские пристани и города, кроме Авидоса, привел множество кораблей и загородил ими Геллеспонтский пролив, не давая грузовым судам прохода к столице, и высадил на берег у Авидоса большое войско под начальством магистра Льва Мелиссина [61] для охраны своих триер и для осады этого города. Затем он возвел перед Византием сильное укрепление на Хрисопольском холме [62] и направил туда немалое конное и пешее войско, начальником которого назначил своего брата, патрикия Никифора, а также патрикия Калокира, по прозванию Дельфин [63]. Но император Василий, переправившись с большими силами через Босфор [64], победил их в бою и захватил в плен; брата Фоки Никифора он заковал в цепи и заключил в темницу, а Калокира Дельфина там же, на Хрисопольском холме, на том самом месте, где был разбит его шатер, посадил на кол. Варда Фока, узнав о гибели войска у Хрисополя и о том, что брат его пленен и заключен в тюрьму, а Дельфин посажен на кол, собрал все свои силы и, придя в Авидос, пытался захватить тамошнюю крепость и переправиться в Европу, чтобы покорить ее себе.
       Узнав, что тиран подошел к Авидосу [65], император Василий собрал находившееся при нем войско, вооружил огненосные корабли и выступил против него. Перейдя Геллеспонт, он раскинул на равнине перед Авидосом царский шатер и, ежедневно наставляя и упражняя фалангу, размышлял о том, как подступиться к мятежнику. И вот однажды ночью он, разбив войско на отряды, двинулся по морскому берегу на врагов; к рассвету, не переставая их истреблять, он сжег все неприятельские триеры. Варда Фока, пораженный внезапным приближением и нападением императора, вышел из укрепления навстречу ему: сражаясь в пространстве между двумя войсками, он внезапно свалился с лошади, и ему отсекли голову [66]. Гигантское тело его погребли в Авидосе, а надетую на копье голову доставили в столицу, с торжеством пронеся по улицам, и отправили затем к мятежникам в Азию. Так прекратилось это возмущение и наступило глубокое спокойствие [67].
       10. И на другие тягчайшие беды указывал восход появившейся тогда звезды [68], а также напугавшие всех огненные столбы [69], которые показались затем поздней ночью в северной части неба; ведь они знаменовали взятие тавроскифами Херсона [70] и завоевание мисянами Веррии [71]. И сверх того, звезда появлялась на западе при заходе солнца, восходя по вечерам, она не имела какого-либо постоянного места на небе. Распространяя яркие, видные на далеком расстоянии лучи, она часто передвигалась, показываясь то севернее, то южнее, а иногда за время одного и того же восхождения меняла свое положение на небе, производя внезапные, быстрые движения. Люди, смотревшие на комету, удивлялись, страшились и полагали, что ее странные перемещения не приведут к добру. И случилось как раз то, чего ожидал народ. Вечером того дня, когда обычно праздновалась память великомученика Димитрия [72], страшное землетрясение, какому равного не бывало в те времена, опрокинуло башни Византия, повалило множество домов, которые стали могилами для их обитателей, соседние с Византием селения разрушило до основания и причинило смерть многим деревенским жителям. Помимо этого, оно разрушило и сбросило на землю купол и западный свод великой церкви; император Василий восстановил эти разрушения потом в шесть лет [73]. И крайне бедственный голод, болезни, засухи, наводнения и бурные порывы гибельных ветров [случились тогда]. Именно в то время в районе Евтропия [74] был сокрушен напором воды столп, и стоявший на нем монах [75] страшным образом захлебнулся в морских волнах. И неплодородие земли и все обрушившиеся бедствия свершились после падения звезды. Но это в свое время разъяснит история по порядку [76].
       11. Между тем император Иоанн, выйдя из Сирии (я возвращаюсь к тому месту, от которого отступил в сторону), шел по направлению к Византию, по пути он увидел угнетаемые проедром и паракимоменом Василием Лонгиаду [77] и Дризу [78], благодатные, цветущие области, которые ромейское войско отвоевало ранее для империи ценой обильного пота и крови. Как и следовало ожидать, император испытал печаль и досаду; он порицал корыстолюбивую жестокость [проедра]. Опасаясь гнева повелителя, Василий не мог возражать ему открыто, но втайне посмеялся над его словами; видя, что впал в немилость, [проедр] замыслил устранить его каким-либо образом [79]. Когда император прибыл в равнину Атроады [80], прилегающую к Олимпу [81], он остановился в доме патрикия Романа [82], украшенного достоинством севастофора [83]. Там, говорят, какой-то евнух из слуг, то ли сам нерасположенный к императору, то ли прельщенный и совращенный обещаниями даров [84] со стороны тех, которые из зависти к хорошему стремятся к переворотам (об этой второй причине больше говорят, чем о первой, и больше ей верят), подал императору отравленный напиток, а тот, ничего не подозревая, выпил яд как полезное для здоровья питье [85]. На следующий день члены его одеревенели и всем телом овладела слабость, а искусство врачей оказалось пустым и тщетным - они не могли распознать признаки этого внезапного заболевания [86].
       Почувствовав, что вдруг иссякла его гигантская сила, император поспешил вернуться в Византии: он торопился в построенный им самим храм Спасителя, желая, чтобы как можно скорее был закончен готовящийся для его тела гроб. Продвигаясь весьма быстро, он прибыл в Византии уже обессиленный, с затрудненным, прерывистым дыханием и был великолепно принят горожанами. Едва вступив в императорский дворец, он слег в постель, пожираемый ядом. Сознавая, что ему не поправиться от такого бедствия, ибо ужасная отрава безжалостно сжигала его внутренности, он стал щедро черпать из царской казны и раздавать беднякам, а особенно прокаженным и тем, тела которых изъедены священной болезнью [87] (он с большим состраданием относился к ним, чем к прочим несчастным). Позвав проедра Адрианопольского Николая [88], мужа почтенного и святого, он открыл ему все грехи своей жизни. Проливая ручьи слез, он смывал в их потоке мерзости и грязь прегрешений и взывал к богородице, моля ее стать его заступницей [89] в день суда, когда перед сыном ее и Богом будут взвешены на непогрешимых весах все деяния, смертных. Исповедовавшись таким образом, государь, не сомневаясь разумом и горюя душою, ушел из этой жизни и перешел к покою иного мира десятого января, четвертого индикта, шесть тысяч четыреста восемьдесят пятого года [90], похоронен он был в храме Спасителя при Халке, который он сам пышно воздвиг от самого основания. Такой конец жизни обрел император Иоанн, муж небольшого роста, но геройской силы, который в боях был доблестен и непобедим, в опасностях же храбр и бесстрашен. Прожил он всего пятьдесят один год, а государственную власть удерживал в своих руках шесть дет и тридцать дней [91].